Многодневные пожары так высушили сталинградскую землю, что каждый удар снаряда или бомбы отдавался по ней с каким-то гончарным звоном. Иногда люди выскакивали из блиндажей и предпочитали быть на поверхности земли, чтоб не слышать её жалобного стона. А раскалённый и насыщенный гарью воздух колебался и звучал, как связки беспорядочно натянутых струн. Скрежет, уханье, дребезжание, свист… И так изо дня в день. Человеческий слух воспринимал эти звуки как сплошной протяжный рев и вой. От них нельзя было спрятать уши ни в подвалах, ни в окопах, ни в блиндажах. Но защитники Сталинграда постепенно привыкали к ним и научились без особого напряжения разговаривать между собой. Как ни странно, но в таком водовороте можно было слышать не только беседы, читки газет, проводимые политработниками и командирами, но даже пение воинов. Соберутся где-нибудь в подвале и поют, поют старинные русские протяжные песни, весёлые, современные боевые, строевые и походные. Такая уж натура советского человека: он и в беде не падает духом и умеет веселиться.
   Бронебойщик Михаил Зернов первое время смотрел на это с недоумением. Но потом заговорила в нём музыкальная душа. Потянуло к музыке. И он не вытерпел – пошёл в Дом техники. Там, в подвале, под провисшим потолком, стоял большой концертный рояль. Ночью его нельзя было отличить от щебня и кирпича, сгрудившихся по углам. На нем был толстый слой пыли, осыпавшейся штукатурки. Под этим необычным чехлом он напоминал серое неуклюжее трехногое животное, упавшее на колени.
  Зернов остановился перед ним в нерешительности, словно боясь, что при малейшем прикосновении рояль покачнётся в этом тесном помещении и потолок окончательно рухнет.
  Через подвальное окно падал свет догорающих корпусов заводского посёлка. Зернов ступил в полосу света, смахнул рукой толстый слой пыли, осторожно поднял лакированную крышку. Рояль засверкал ровными зубами клавишей.
– Ну, вот и хорошо, вот мы и снова вместе, – прошептал Зернов, кладя на угол рояля автомат. В зеркале черного лака отразилось знакомое крупное лицо, заросшее щетиной.
– Ого, как оброс! Ну, ничего, не на концерте. – И тут же вспомнил свою юность, школу, затем палубу корабля и просторы Черного моря. «С тех пор прошло всего лишь два года, а кажется, как давно это было! Военные годы – длинные». Зернов ясно видит себя студентом консерватории, куда он поступил после демобилизации. «У вас талант, молодой человек, учитесь прилежней», – не раз говорил ему профессор. Но учиться не пришлось. Грянула война, и Зернов снова оказался во флоте, а потом и под Сталинградом. «Ничего, кончится война – заеду домой, а там опять в консерваторию!» В ту же секунду он вспомнил родную Сибирь, берёзовые рощи, таёжные тропы. Как наяву, услышал рокотанье реки, шум тайги…
   Рука привычно нащупала в кармане гильзу боевого патрона. Острый конец пули осторожно прикоснулся к толстому слою пыли, лежащему на рояле. Зернов аккуратно вычертил пять параллельных линий. По ним, как головастики с длинными хвостиками, запрыгали музыкальные знаки…
   А когда на востоке вспыхнула заря, из подвала вырвались сильные аккорды.
   Костя в это время вышел из блиндажа. Услышав звуки рояля, он сразу понял, что играет Зернов. «Говорил, что здесь музыка неуместна, а сам играет», – мысленно упрекнул Костя друга и решил уличить его на месте. Он быстро нырнул в траншею и, ориентируясь по звукам рояля, пошёл к Дому техники…
   Музыка то удалялась, то приближалась. Костя прислушался и застыл на месте. Он никогда не думал, что музыка имеет такую силу, что её можно читать, как хорошую, волнующую книгу.
  Вспомнился Косте рассказ Зернова о Сибири. Звуки рояля будто помогали ему видеть и слышать все, что рассказывал Зернов.
…В таёжной глуши слышен многоголосый хор лесных птиц, бурлит река, басовый рокот камней, перегоняемых сильным течением, звучит умеренно, в такт. Где-то совсем рядом заливается на высоких нотах соловей. И вдруг нарастающий шум леса, что-то треснуло, застонало… Война! Война!
   Слушая переливы туго натянутых струн рояля, Костя ясно представил себе, как вьётся дальняя дорога по сибирским полям и лесам. Люди идут на фронт. Четко стучат каблуки, гудит под ногами земля. Доносится мотив знакомой песни:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!..
   Скованный силой музыки, Костя стоял, боясь шелохнуться. Рояль рассказывал о большой и трудной жизни фронтовика…
Иван Григорьевич Падерин «Сквозь огонь» (1954 год).